Христианская вера и рационалистическое познание в перспективе энциклики «Fides Et Ratio»
Верую, чтобы лучше понять
Последнюю энциклику Иоанна Павла II Fides et ratio можно воспринимать как манифест познавательного оптимизма и веры в человеческий разум. Человеческий разум, философия и научные открытия, подчеркивает Папа, нужны нам, чтобы мы как следует познали истину о существовании Бога и о натуре человека, о мире природы и о культуре, подвергающейся глубоким переменам. Откуда этот оптимизм, в то время как многие христианские авторы выражали критику рационализма, недоверие к науке, необходимость выйти за пределы истин, которые можно доказать при помощи рассудка? В традиции развития христианской мысли меньшинство составляли те, кто, ссылаясь на Тертулиана, утверждали: Credo, quia absurdum - верую, потому что это абсурдно. Легкий уход в абсурд означает пренебрежение даром разума, полученным от Бога. Закапывать дары - это не добродетель. Поэтому в христианстве над подходом Тертулиана решительно преобладала традиция, восходящая к трудам св. Ансельма и его принципу „веры, ищущей понимания” (ККЦ, 158).
Катехизис Католической Церкви, ссылаясь на учение I и II Ватиканских Соборов, подчеркивает в то же время, что не может существовать противоречие между христианской верой и правильно понимаемыми открытиями науки (ККЦ, 159). В свою очередь документ „Интерпретация Священного Писания в Церкви”, изданный Папской Библейской комиссией 23 апреля 1993 года, особо отмечает, что христианину нельзя толковать Писание буквально, поскольку такая практика, свойственная иеговистам или некоторым группам баптистов, разительно расходится с принципами католической герменевтики. Уже в эпоху св. Августина христианские толкователи Библии обращали внимание на то, что если буквально понимать описание создания Евы из ребра Адамова, тогда либо у Адама должно было быть до сотворения Евы одно лишнее ребро, либо после ее сотворения он остался бы калекой на всю жизнь - без одного ребра.
Следовательно, христианская вера не является областью чисто личных отвлеченных умозаключений. Она указывает нам на меры, ведущие к истине, и налагает на нас обязанность рациональной рефлексии, использующей разум, данный нам Богом. Как фундаменталистское отрицание науки, так и введение простых противопоставлений между религиозной верой и умом, чужды христианству. На месте легких противоположностей появляется обратная связь, заключенная св. Августином в словах: „Верую, чтобы понять, и понимаю, чтобы лучше веровать”.
Между фундаментализмом и постмодернизмом
Энциклика Fides et ratio вводит в широкую перспективу, в которой признается существование нерушимого фундамента истины и отторгается фундаментализм, не допускающий диалога между богословием, философией и естественными науками. Она подтверждает точку зрения, которую Иоанн Павел II выразил несколько лет тому назад в письме директору Ватиканской Астрономической обсерватории о. Джорджу Койну, иезуиту, поощряя к взаимному сотрудничеству теологов и естествоиспытателей. С другой стороны, энциклика выступает против доминирующих ныне умственных течений, в которых подвергается сомнению возможность познания истины.
Влиятельное в современной культуре философское течение, называемое постмодернизмом, представляет собой форму протеста против признания разума, что характерно как для христианства, так и для традиции Просвещения. Вместо доверия к разуму постмодернизм предлагает иронию, вместо заботы о гармоничном целом - отрывочный опыт жизни как хеппенинга. В этой перспективе естественным явлением становится уход в суррогаты науки или религии. Симптомом этого бегства в мир иллюзий и суррогатов остается возрастающая в настоящее время популярность псевдонауки или же идеологии “New Age”. В конце ХХ века в одной Италии действовало свыше двенадцати тысяч зарегистрированных астрологов. Они пытались невежественным образом доставлять своим клиентам переживания, посвящая их в тайны гороскопа, которые традиционно искались в науке, метафизике или мистике.
Те же самые причины приводят к тому, что вера в неопознанные летающие объекты и гороскопы, бегство в парапсихологию или оккультизм доставляют красноречивые примеры поиска заменителей великой классической рефлексии, символами которой остаются Платон, Сократ или Фома Аквинский. Такое отрицание ума ведет к культурному абсурду. В этом контексте особенно знаменательным остается признаваемое христианством значение разума. Его нельзя заменять ни субъективными ощущениями, ни эмоционально-интуитивным описанием мира. Христианское почтение к тайне или к мистическому опыту не означает пренебрежения разумом. Наоборот, именно благодаря рациональной, критической рефлексии мы можем отличить подлинную мистику от обыкновенного обмана.
Когда мы недавно в Риме обсуждали эти вопросы вместе с представителями Церквей Африки, выражавшими свое уважение к мистике и свою осторожность по отношению к рациональной традиции христианства, одна из “кандидаток в мистики” шокировала печать, передав журналистам сенсационную фотографию. Снимок этот должен был якобы представлять Иисуса, являющего себя мнимой провидице каждый четверг в частных откровениях. В результате тщательного анализа оказалось, что снимок, сделанный фотоаппаратом „Кодак”, представлял собой фотографию написанной в 20-х годах картины. Чтобы разоблачить обман экзальтированной провидицы, нужно было обратиться к внимательному анализу деталей, в области которого преуспевала некогда схоластическая традиция. Христианство, лишенное этой традиции, легко превратилось бы в сферу деятельности экзальтированных лиц, применяющих иллюзию и обман в качестве методов достижения благородных целей.
В умственных течениях, близких к постмодернизму, пытаются представить истину как негативную ценность. Словам Иисуса „Истина сделает вас свободными” (Евангелие от Иоанна 8, 32) противопоставляют популярный ныне лозунг: „истина поработит вас”. Он должен предостерегать от так называемого империализма истины, подчеркивая, что во имя истины можно практиковать обыкновенный фанатизм, оправдывать ненависть или насильно навязывать другим свои убеждения. Нельзя отрицать, что любую истину можно неправильно использовать, обращая ее против ближних. Однако уже изобретение огня могло быть использовано в борьбе за влияние в эпоху первобытной общины. Ядерная энергия может использоваться как для отопления городов-мегаполисов, так и для обращения их в развалины. Однако это не дает права подвергать сомнению роль изобретений, ни оспаривать истину как ценность. Зато учит совместной ответственности за истину в мире, в котором центральной ценностью является человеческая личность, искупленная Христом.
Истина о человеке
Характеризуя обстоятельства падения коммунизма, Иоанн Павел II подчеркивает, что глубочайшие механизмы этого падения имели антропологический характер. Они вели к извращению (фальсификации) истины о человеке, обращались с ним как с продуктом социально-экономических отношений или с безымянным элементом коллектива. В изменившихся условиях, также и в наше время возникает опасность нового искажения истины о человеке. Опасность эта вызвана нередко встречаемым подходом к человеку как к существу-потребителю или к ищущему удовлетворения животному. Поэтому Fides et ratio подчеркивает необходимость постоянно ставить великие вопросы, которые ставились с самого начала европейской цивилизации.
В культурном развитии человечества огромную роль сыграли теоретические вопросы, из которых не вытекала никакая прямая польза практичного характера: Кто такой человек? Откуда мы приходим и куда направляемся? Почему существует зло? Что ждет меня после этой жизни? Эти вопросы вдохновляли возникновение философии в древней Греции. Они появлялись в текстах Вед, в священных писаниях Израиля, в поэмах Гомера и трагедиях Софокла. Это по их причине естественной средой человека становился горизонт смысла, которого искали ценой напряженных интеллектуальных усилий, также и тогда, когда эти усилия не приносили никаких практических выгод.
Великие вопросы, к которым обращались как философы, так и богословы, определяли горизонт основных интеллектуальных нужд человека. Попытки найти ответы на них сыграли огромную роль в развитии культуры. Нам нельзя отказываться от них сейчас, для того чтобы повернуть назад, к эпохе первобытного человека, когда забота о пещере и куске бутового камня была важнее, чем вопрос об основных истинах жизни. Тоска по истине, благу и прекрасному определяла естественную среду человеческого рода. Во имя заботы о человеческой экологии необходимо нам ныне защищать эту среду, когда она подвергается многообразным угрозам. Благодаря поискам истины человек может вырваться из круга иллюзии, который приносят новые утопии. Благодаря вере в смысл он может устоять против соблазна бездумья, порождаемого рекламным лозунгом. В Fides et ratio человек показан как существо, ищущее истины и ставящее великие вопросы о смысле жизни, о натуре нравственного блага и зла, об иерархии ценностей, которыми должны инспирироваться человеческие поиски счастья. На современных Ареопагах столь часто можно встретить заблудившихся людей, которые не умеют уже искать истины, ибо в стремительном течении жизни чувствуют себя „как овцы, не имеющие пастыря” (Евангелие от Марка 6, 34). К ним направляет свою пастырскую заботу Иоанн Павел II, видя современную драму „ложной скромности человека, [который] довольствуется частичными и временными истинами и не пытается уже ставить принципиальные вопросы о смысле и глубочайшем фундаменте человеческой жизни” (FeR, 5).
Нередко в кругах верующих людей можно встретить ориентацию, в которой выше разума ценится интеллектуальное смирение, понимаемое как отказ от пользования умом, полученным от Бога. Энциклика учит нас другому типу смирения. Уметь в духе доверчивого смирения принять Божию истину - это означает открыть себя ко всему многообразию средств, с помощью которых Бог эту истину передает. Интеллектуальное смирение проявляется тогда в том, что мы больше любим сложность и богатство истины, передаваемой нам Богом, чем наши простые умственные схемы.
В начальных фразах энциклики подчеркивается, что вера и разум являются двумя крыльями, которые должны нести нас к познанию истины. Те, кто хотел бы сознательно отказаться от пользования крылом разума, даже если у них благие намерения, оказывают христианству медвежью услугу. Однокрылый Икар может являться элементом личной мифологии. Однако с ним нельзя связывать надежды на то, что он сможет понести истину о бесконечном Боге на культурные Ареопаги нашего времени. Зато недооцениваемая во многих кругах рациональная рефлексия „может очень поспособствовать выяснению связи между [...] трансцендентной истиной и языком, понятным для человека” (FeR, 99).
Христианство и теория эволюции Дарвина
В современных дискуссиях о натуре человека большое внимание уделяется теории эволюции Дарвина. Ее противники пытаются доказывать, что происхождение человека от животных предков оскорбляет его достоинство. А между тем Иоанн Павел II в своем послании Папской Академии Наук от 22 октября 1996 года подчеркивает, что теория эволюции сегодня не является уже сводом спекулятивных догадок, но образцом научных толкований, обязывающих во всех областях естественных наук. Признавая в физике теорию эволюции, мы принимаем, что Вселенная развивается несколько миллиардов лет. Признавая эволюционную теорию антропогенеза, мы ищем предков человека в археологических находках, датируемых миллионами лет. Важно, чтобы это подчеркивалось в катехизации и чтобы не возникало впечатление, будто религиозные верования и научные теории находятся в конфликте друг с другом.
Это не означает, что христианство, признав эволюционизм, стирает различия между человеком и животным. Глубочайшие различия состоят в том, что лишь человек является существом, наделенным бессмертной, нематериальной душой. Сотворение этой души прерывает процесс эволюционных изменений, так как их можно рационально объяснить только путем признания созидательного акта Бога. Бог, присутствующий во всем процессе творческого развития Вселенной, вызывает то, что на определенном этапе развития низших животных появляется человек как существо, одаренное бессмертной душой и способное к нравственной, философской и эстетической рефлексии.
Святейший Отец называет признаки психики человека, отличающие его от животных: нравственное сознание человека, человеческий опыт свободы, роль эстетических и религиозных переживаний, самоанализ, глубину метафизического познания. Эти признаки дают право говорить об исключительном достоинстве человеческого рода и не позволяют инструментально подчинять человеческую личность ни интересам общества, ни рода. Знаменательной чертой человеческого рода остается то, что наши предки умели спрашивать об arkhe и о прямых, пересекающихся в бесконечности, хотя из этих вопросов не следовали никакие пользы для эволюционной борьбы за существование. Такую же знаменательную черту нашего вида представляет собой переживание эстетических восхищений или же альтруизм, одушевленный духом любви к ближнему. Следовательно, эволюционная концепция человека не создает никаких затруднений для религиозной веры. Зато она требует отказа от упрощенных, наивных представлений о человеке.
Симптомом таких именно представлений была, между прочим, модель „уютной” Вселенной, воображаемой как хорошо знакомый родной дом. Современники Дарвина пытались защищать мнение, что возраст Вселенной не превышает шести тысяч лет. Для самого Дарвина безразличны были содержание Ветхого Завета и наивные вычисления англиканского архиепископа Джеймса Ашера, опубликованные в Annales Veteris et Novi Testamenti. Из последних должно было вытекать то, что мир был сотворен 23 октября 4004 года до Рождества Христова. Сегодня мы знаем, что возраст нынешней формы Вселенной составляет ок. 15-18 миллиардов лет. Таким образом, за столетие, истекшее со дня смерти Дарвина, пришлось помножить возраст Космоса на фактор порядка 3 миллионов. Палеонтологи времен Дарвина знали, правда, что оценка архиепископа Ашера несерьезна, однако думали, что достаточно ее помножить на фактор не больше ста.
Разные версии теории эволюции защищались в трудах святого Августина и кардинала Ньюмена, иезуита Карла Ранера и Ханса Урса фон Бальтазара. В XIX веке в Англии Генри Драммонд развивал христианскую версию эволюционизма в работе Natural Law in the Spiritual World. По нему, на низших уровнях эволюция живых организмов зависит от среды и биологических условий. На уровне же человека основное значение приобретают рефлексия и духовная жизнь. Бездумье и духовный примитивизм могут полностью уничтожить биологическую систему не только бездумных единиц, но даже и всего нашего рода, а также других видов. Перед лицом нынешних угроз, которые влекут за собой возможность массового уничтожения ядерным оружием, всякие прогнозы в отношении будущего эволюции могут оказаться ложными, а род человеческий может разделить судьбу динозавров. Книга Драммонда быстро стала бестселлером, а развитие ее тезисов в The Ascent of Man (Подъем человека) уже в своем заглавии обращалось к Дарвинскому The Descent of Man (Происхождение человека), затрагивая вопрос корреляции между биологическим и духовным развитием человека.
Вне границ ума
Естественные науки и философия указывают нам новые возможности понимания истин веры, избегая многих прежних конфликтов и споров. Нужно, однако, помнить, что сложные истины веры нельзя выразить, ссылаясь лишь на одни естественные науки или только на одни рациональные поиски философии. Логика креста, лишений, самопожертвования также составляет важный элемент нашего свидетельства веры. В этом свидетельстве сопутствует нам Божий свет благодати. Благодаря ему мы не одиноки во мраке. Некоторые люди открывают истину о Боге путем рационального поиска смысла мира, другие же через своеобразную „логику сердца”, выходившую за пределы рациональных аргументов. К последним принадлежал, например, Габриель Марсель, обратившийся и принявший крещение на сороковом году жизни. Он подчеркивал, что истину о Боге мы открываем „в порядке сердца”, на уровне глубочайших интуиций и чувств. Подобные противопоставления истины сердца, писанной скорбью жизни, и истины разума можно встретить у Кьеркегора в его противопоставлениях между Богом философских спекуляций и живым Богом Авраама.
Упрощенные версии подобных истолкований можно часто встретить в комментариях, в которых явно звучит нота удовлетворения, когда во имя ссылок на христианство можно плохо высказываться о человеческом интеллекте. Это нехристианское удовлетворение, даже если его пытаются обосновать принципиальными заверениями вроде: „Нам сегодня нужны Иоанны от Креста, а не Фомы Аквинские”. Ибо религиозное признание ценности логики сердца не должно никогда вести к удобному уходу в иррационализм. Свидетельствовать о Боге как о цельной, богатой личности - это значит, также активно использовать наш интеллект согласно традиции, инспирируемой принципом „веры, ищущей понимания”. Тезис о преимуществе мистики перед спекуляцией был очевиден для самого святого Фомы, который, после своих мистических переживаний, осторожно относился к прежним рациональным попыткам познания (исследования) Бога. Не существует, однако, эффективного метода, который гарантировал бы нам мистические переживания. Зато печальный опыт доставляют примеры лиц, которые, руководствуясь одними лишь чувством и интуицией, весьма легко переходят от восторга к депрессии, от стихийного утверждения Бога к прямому отчаянию.
Превозмочь отчаяние
В качестве одной из крупнейших угроз нашего времени энциклика называет соблазн отчаяния (FeR, 91). Ужасный опыт зла, испытанного нашей эпохой, повлек за собой отвержение тех оптимистических предложений, которые прежние поколения находили в позитивистском увлечении техникой или в некритичном рационализме, относившемся к истории как к победному шествию разума. Для преодоления отчаяния и пессимизма, которых преисполнена современная культура, необходимо соединить открытие с истиной откровения и рациональной рефлексией философии, так чтобы на этом пути попытаться решить как великие вопросы, испокон веков волнующие человека, так и конкретные проблемы современности, связанные с „миром, социальной справедливостью, семьей, защитой жизни и естественной среды” (FeR, 99). Епископы, миссию которых II Ватиканский собор назвал определением „свидетели истины”, принимая на себя заботу о гармоничном соединении религиозных истин с рациональной рефлексией, должны „вернуть человеку наших времен искреннюю веру в его собственные познавательные способности” и в то же время указать бесспорную роль философской рефлексии в формировании христианского представления о мире (FeR, 6).
В современный интеллектуальный пейзаж, в котором столь часто “священнодействуют” разочарования и неуверенность, указания энциклики вносят сильный тон оптимизма. Бог наделил нас способностью интеллектуально открывать основные истины. Многие таинства, недоступные нашему уму, Он раскрыл перед нами в миссии Иисуса Христа. Поэтому нет оснований к тому, чтобы мы чувствовали себя заблудившимися в чаще догадок и гипотез. Нужно только, „чтобы на пороге третьего тысячелетия христианской эры человечество отчетливее осознало, какими великими способностями оно одарено” (FeR, 6). Нужно верить, что, несмотря на усталость и разочарования, человек верующий, „имея поддержку в Боге, всегда и везде направляется к прекрасному, добру и истине” (FeR, 21). Нашей общей задачей остается указывать мир смысла, надежды и прекрасного заблудившимся людям, к которым мы направляем Христово послание истины.
Текст доклада предоставлен Cathnews.Ru